Южный Урал, № 5 - Боголюбов Константин Васильевич (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Когда обсуждался вопрос о создании книг по географии современного Урала, Павел Петрович с жаром отстаивал необходимость работы над такими книгами. Не случайно же он принял участие в сборнике «Свердловск».
— Это дело коллективное, — говорил он. — Одному тут не справиться. А надо, товарищи.
Ему хотелось воплотить в живых чертах, в художественных образах, в статьях и очерках весь Урал. Он считал необходимым для всех литераторов «писать летопись современности». Приводил в качестве примера очерки Мамина-Сибиряка и Немировича-Данченко об Урале.
— Все-таки у нас еще недооценивают труд очеркистов. А ведь это, товарищи, — большое дело. Хотя бы и в очерковой форме, а запечатлеть черты времени — необходимо.
Зато всякое отступление от исторической и жизненной правды возмущало его до глубины души. Он требовал точности, будет ли это художественное произведение, или публицистическая статья.
Два автора, написавшие пьесу, читали ее в присутствии Павла Петровича. Он сидел в своей обычной позе, опустив голову. Кончилось чтение, и Павел Петрович сказал свое слово:
— Вот у вас герой пьесы падает в шурф и сразу же произносит монолог. А представляете вы глубину шурфа?.. Пишете вы о том, что за полярным кругом создают оранжереи, целые «зеленые цеха», и выдаете это за новинку, а знаете ли вы, что еще сто лет назад русские ученые занимались проблемой озеленения Севера.
В произведении одного молодого писателя, талантливом и интересном, рассказывалось между прочим, как председатель колхоза разрешил юным туристам взять бревна для сооружения плота. Павел Петрович с возмущением говорил об этом эпизоде.
— Если и был где-нибудь такой председатель, так он или дурак, или преступник, которого надо судить за расхищение колхозной собственности. Вот к чему приводит незнание действительности…
Обсуждали книгу очерков «Карпинск». Автор нагромоздил кучу сырого материала, очень небрежно обработал его и сразу же вызвал резко отрицательную реакцию со стороны участников обсуждения. Но в горячих выступлениях критиков этой вещи трудно было отыскать главное, что бы помогло автору найти кратчайший путь к исправлению ошибок. Этот путь указал Павел Петрович.
— Надо ведь и о читателе думать, — сказал он. — Очерк-то ведь художественная литература… Вот я спрашивал об историческом прошлом. У другого города двести лет история, а сказать нечего. Карпинск — особь статья. Почему, например, когда в России было всего-навсего сто горных инженеров, один из них, Карпинский, попал в Богословск. Значит, чем-то отличался Богословск от других заводов. Неспроста это. Вот это и надо раскрыть. А сборник, что ж… Сборник весь надо перелопатить.
С чувством настоящей гордости говорил П. П. Бажов об успехах социалистического строительства, о культурном росте советских людей.
— Был у меня один знакомый — бывший комиссар финансов… В районном масштабе. Казалось бы, интеллигентный человек. Так он в 1918 году приехал в свое село, пошел в церковь, надел на себя ризу и сплясал в алтаре. Вот ведь какая психология. И люди были неплохие. Чистые сердцем, преданные делу революции. Культура была другая. Теперь не то. Если раньше поколение измерялось десятилетиями, так теперь оно измеряется пятилетками. Да что пятилетками. Каждый год приходят сотни тысяч высокообразованных молодых людей. А что будет через пять, через десять лет, — мы даже представить не можем… Недавно был я в Москве. Сижу в издательстве, смотрю — заходят два молодых человека. Начинают разговаривать между собой по-английски. Оказывается, наши советские студенты. Я уверен, — с каким-то вдохновением заключил Павел Петрович, — скоро у нас каждый кончающий вуз будет владеть тремя иностранными языками…
Не один раз приходилось слышать от Павла Петровича высказывания его о советской женщине — матери и работнице, полные глубокого уважения к ней.
— Читаю журнал «Советская женщина»… Хорошо… Правильно пишут. Пишут о докторах химии, о лауреатах, о героинях социалистического труда. Хорошо. А вот вижу однажды фотографию — звено Макаровых. Восемь женщин и все Макаровы, заметь. Стало быть, одна семья. Воспитала же эта самая Макарова-мать своих восемь дочерей. Ведь дело это государственное… А то вот еще приходил ко мне недавно бывший партизан. Сейчас ему пятьдесят четыре года. Так он успел побывать и на этой войне. Шестерых сыновей на войне потерял, сам получил ранение. Теперь осталась одна дочь. Она — врач и тоже военная. С парашютом прыгала к партизанам. Геройская семья. Я вот думаю, что мало мы пишем о женщине-матери, о ее роли в жизни. А ведь она и почетная, и тяжелая, и, в конце концов, самая главная. Обидно иной раз бывает, когда видишь, что иногда некоторые женщины забывают о своих материнских обязанностях, пренебрегают ими. Другая, смотришь, живет сама по себе, на холостом положении, семьи у нее нет. Неправильно это.
П. П. Бажов был человек внимательный, чуткий. Многие чувствовали на себе его заботу, его ласку. Припоминается мне такой случай. Пришла рецензия из Москвы на мою рукопись. В ней, между прочим, содержался такой упрек автору:
«В некоторых случаях в работе даются малоупотребительные и малопонятные слова, которые следовало бы сопроводить объяснениями или же заменить другими, более известными. Таковы, например, слова: «Речка гудит в вешняках». Кстати, по Далю «вешняком» называется окольная дорога, пролагаемая в весенний разлив».
Такое определение слова «вешняк» меня, признаться, обескуражило. Я решил обратиться за разъяснением к Павлу Петровичу, потому что кто-кто, а он-то уж превосходно разбирается в значении этого слова на Урале. При первой же встрече я прочитал ему выдержку из рецензии. Павел Петрович ответил, что он не знает такого толкования слова «вешняк» и не думает, чтобы именно так толковал его Даль. Разговор наш был прерван. Прошло некоторое время, я уже забыл о «вешняке». Но вот на очередном литературном «четверге» Павел Петрович сует мне в руки какую-то бумажку.
— Что это, Павел Петрович.
— Прочитай.
Я прочел следующее, написанное неровным старческим почерком:
«Константин Васильевич!
Тут, видимо, просто недосмотр в рецензии. У Даля в числе прочих значений вешняка указано: «Запор, творило, ворота с подземным заслоном в плотинах и запрудах для спуска лишней весенней воды».
Это, как видите, совершенно точно передает значение слова вешняк, бытующее по всем уральским заводам.
К этому у Даля добавлено: «Иначе говоря. Ве?ршняк или вышняк, что может быть правильно, когда есть ни?жняк, т. е. верхн. и нижн. плотина с творилом».
Мне не случалось слышать на Урале слов с такими ударениями, но иногда вешняки заменяются словом вершняки (почему-то всегда в множественном числе).
В словаре Ушакова дано 5 значений слова вешняк, но этого нет. Обычный недуг этого словаря: в нем нигде не найдешь того, что особенно нужно.
1.VII—49 г.
Страстный жизнелюбец, мужественный и стойкий в испытаниях, Павел Петрович не любил говорить о смерти. Уже будучи смертельно больным, он чуть ли не в юмористических тонах говорил о смерти людей, которых он знал.
— Доменщик Соколов хорошо умер. Накануне его с восьмидесятилетием поздравляли, с наградой и прочее. А на следующий день еще один посетитель явился с поздравлением. Соколов и говорит: «Что-то я устал, не могу». Прилег отдохнуть и помер… А вот академик один во время конференции умер… Доклад кто-то делал. А он сидит и как-то все на правый бок валится. Поглядели, а он уже не дышит…
Удивительна была способность П. П. Бажова оттенять природу вещей, выделять в явлении самый главный его признак, повернуть предмет самой яркой гранью.
— Старик один самоубийством кончал, — рассказывал Павел Петрович. — Было это зимой в Ирбитском районе. Вот, значит, этот старик подошел к колодцу, снял полушубок, снял валенки и сиганул в колодец. Вот она, психология «хозяйственного мужика». В смертный час и то подумал: зачем добру пропадать…
